Савченкова, Нина Михайловна - д. филос. н., доцент кафедры онтологии и теории познания философского факультета СПбГУ, преподаватель кафедры теории психоанализа ВЕИП, г. Санкт-Петербург. Теперь, спустя сто лет существования психоанализа, уже совершенно ясно, что психоаналитический процесс не есть совокупность неких внешних процедур, имеющих своим предметом душу человека; он как бы вырастает из самого психического развития, интенсифицирует его, обостряет конфликты, стимулирует некоторые его направления. Фрейд говорил, что истерия драматизирует душевный конфликт. То же можно сказать и о психоанализе в целом: он драматизирует саму психическую жизнь, разрешая одни конфликты, порождая новые, и создавая все более сложную, тонкую и прочную психическую ткань. Во "Фрагменте анализа истерии", размышляя над проблемой психоаналитического сочинения, Фрейд выдвигает первую поэтическую максиму психоанализа. Он говорит о необходимости решиться на "нагромождение, усложнение мотивов", чтобы не только изложить историю, но и воспроизвести "тончайшую структуру невроза". Томас Огден утверждает еще радикальнее: аналитический опыт должен быть преобразован в вымысел для того, чтобы обрести реальность. И анализант, и аналитик постоянно имеют дело с тем, что "переживание не приходит в виде слов", и чтобы переживание начало и продолжало быть, эти слова необходимо создать. Иначе говоря, в основе психического развития и становления лежит поэтическая деятельность, а это значит, что приобретение специфического опыта в области психической жизни, тематизация ее, подчинены законам поэтики. О какой поэтике идет речь? Совершенно ясно, что не о той, которая дает правила. Законы бывают разные, и в данном случае подчинение закону не предполагает нормативной поэтики, прописывающей для тех, кто имеет дело с психической реальностью нозологические и диагностические ориентиры. Можно сказать, что сама идея поэтики как созидающего, производящего делания уже помещает в центр внимания отношения с законом, с истиной. Искусство не исключает закона, но и не признает его господства. Уже кантовские определения искусства в достаточной мере выявляют парадоксальность эстетического переживания и суждения. Это игра рассудка, и серьезное занятие воображения; это закон, украденный у природы, и неподчинение этому закону; это точная мера во всем, и самозабвение; память, и беспамятство. Поэтика здесь, подобно самой психологии, должна суметь миновать Сциллу догматизма и Харибду скептицизма, и остаться дисциплиной чувства и ума, не превратившись в доктрину. В этой книге собраны тексты, имеющие прежде всего смысл упражнений. Если опыт чтения и в самом деле есть опыт непрямого мимезиса, физической мимикрии в язык Другого, в причудливую географию и фактичность его психической реальности, то задача читателя, это обязательство вновь и вновь с возможно большей точностью исполнять эти упражнения в стиле, которые, конечно, не дают ответа на вопрос "что есть?", но, тем не менее, способствуют появлению в мире странной вещи, которую мы называем "пониманием".